Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

на то, чтобы отнести военные действия как можно дальше от американской территории. Размещение опорных баз (помимо Западной Европы) шло на всей акватории Тихого океана (от Новой Зеландии через Филиппины к Аляске и Алеутским островам), в Арктике (Ньюфаундленд и Исландия), Восточной Атлантике (Азорские острова), Карибском бассейне и зоне Панамского канала. Но для оправдания такой глобальной стратегии, обеспечения ей общественной поддержки не хватало одного — врага. К весне — лету 1945 года эта роль все чаще стала отдаваться Советскому Союзу, хотя бы потому, что только он располагал набором характеристик, приписываемых глобальному конкуренту: положением в центре Евразии, военной мощью, неприемлемыми для США идеологией и общественным строем.

Не отставала Великобритания. В мае 1945 года Черчилль дал поручение военным подготовить предложения о том, как остановить русских в Европе. Появился план: англо-американским войскам совместно с неразоруженными немецкими частями примерно 20 июля атаковать Советскую армию в Европе. Этот план Черчилль направил в Вашингтон, где его сочли неприемлемым[786]. Воевать с могучей и крайне популярной в тот момент на Западе армией-освободительницей в союзе с гитлеровскими солдатами выглядело тогда безумием как с военной, так и политической точек зрения. Сведения об английском плане дошли до Сталина. Это объясняет и резкое ухудшение его отношений с Черчиллем, и многочисленные советские запросы о том, почему немецкие войска в тылах союзных армий не переведены на положение военнопленных.

Если немедленная война невозможна, высказывал Черчилль свою точку зрения Трумэну, «сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои армии или уйдем в свои зоны оккупации»[787]. Президент отправил в Москву Гопкинса. Сталин и Молотов, настроенные на продолжение партнерства, встретились с ним за две недели шесть раз. Гопкинс дал понять, что ситуация очень серьезная. Если нынешние тенденции продолжатся, «вся структура международного сотрудничества и взаимоотношений с Советским Союзом, которую президент Рузвельт и маршал с таким трудом создавали, будет разрушена». В центре — польский вопрос. Гопкинс говорил также о создании Контрольного совета для Германии, о войне на Тихом океане и будущем взаимоотношении двух стран в Китае.

Со своей стороны Сталин назвал проблемы, вызывавшие недовольство Москвы: приглашение на конференцию Объединенных Наций Аргентины; состав репарационной комиссии, куда США и Англия пытались включить сдавшуюся Францию на равных основаниях с Советским Союзом; отношение к польскому вопросу; распределение германского военного и торгового флота, на треть которого рассчитывал СССР. Кроме того, с 11 мая прекратились поставки по ленд-лизу. Даже суда, находившиеся на пути в СССР, повернули назад. Молить о возобновлении поставок в Москве сочли ниже своего достоинства. Молотов просил Громыко угомонить председателя Амторга, который пытался протестовать: «Скажите т. Еремину, чтобы он не клянчил перед американскими властями насчет поставок и не высовывался вперед со своими жалкими протестами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них»[788].

Взаимопонимание нашли в отношении политики оккупации Германии. Сталин назначил советским представителем в Контрольном совете маршала Жукова. И пригласил генерала Эйзенхауэра посетить Москву. 5 июня в Потсдаме прошло первое заседание Контрольного совета в Германии. Поскольку Берлин становился местом его работы, воинские части западных держав допускались в соответствующие секторы немецкой столицы.

На последней встрече 6 июня Гопкинс поставил вопрос о процедуре голосования в Совете Безопасности ООН. Американцы уже были согласны, чтобы в отношении окончательных решений действовал принцип единогласия, но не касался вопросов повестки. Сталин разыграл небольшой спектакль, который описал Чарлз Болен: «После того как Гопкинс, которому умело помогал Гарриман, представил нашу позицию, Сталин повернулся к Молотову и грозно произнес: “Как это понимать, Молотов?” Молотов ответил, что начало обсуждений имеет такое же правовое значение, что и их завершение. Сталин выслушал и сказал: “Молотов, это ерунда”. И затем сказал Гопкинсу, что его интерпретация ялтинского соглашения была правильной». После этого, как сочли американцы, принятию Устава ООН уже ничего не мешало[789]. Он будет принят 26 июля. Встречу «Большой тройки» было решено провести в Берлине в ближайшем будущем.

Сталин был настолько удовлетворен итогами переговоров, что на заключительном приеме, где Молотов, как обычно, выступал в роли тамады, решил подарить Гарриману двух породистых скакунов, зная о пристрастии посла к верховой езде (он даже был членом сборной США по поло). 12 июня комиссия Молотова, Гарримана и Керра согласовала принципы формирования польского правительства. В Москву прибыли представители от Варшавского правительства, от внутренней оппозиции и из Лондона, и 28 июня временный президент Берут объявил Временное правительство национального единства, в котором пост премьера сохранил Осубка-Моравский, а первым вице-премьером стал Миколайчик. Теперь не было препятствий ни для признания Польши со стороны США и Англии, ни для предоставления ей места в ООН[790].

Параллельно решалась судьба Закарпатья. 29 июня Молотов подписал с Ферлингером договор о присоединении к СССР Закарпатской Украины, заявив при этом:

— В течение тысячелетия закарпатско-украинский народ был оторван от своей матери-родины — Украины. Еще в конце IX века он подпал под власть венгров. Венгерские помещики и капиталисты, а затем и немцы создали для него режим бесправия, угнетения и колониальной эксплуатации. Однако, несмотря ни на что, народ Закарпатской Украины по своим этнографическим признакам, по языку, быту, по своим историческим судьбам был и остается частью украинского народа. Президент и правительство Чехословацкой Республики пошли навстречу единодушному желанию народа Закарпатской Украины[791].

Дипломатических успехов ожидали и на южных рубежах. В мае 1945 года Анкара предложила заключить союзный договор, в котором гарантировала бы в случае войны свободный проход советских сухопутных и военно-морских сил через турецкую территорию. Эта уступка вызвала в Кремле очевидный соблазн дожать Турцию. 7 июня 1945 года Молотов встретился с послом Селимом Сарпером и по настоянию Сталина отверг предложенный договор. Вместо этого вице-премьер выставил двойное требование: о пересмотре советско-турецкого договора, которым СССР «был обижен в территориальном вопросе», что предполагало возвращение Карса и Ардагана; и о «совместной обороне» Босфора и Дарданелл[792]. Анкара ответила отказом.

Но вскоре на первый план вышли проблемы Дальнего Востока. В ночь на 27 июня Сталин собрал членов Политбюро и военачальников для обсуждения плана военной кампании против Японии. Наибольшие разногласия вызвал предлагавшийся Мерецковым и Хрущевым план высадки советских войск на севере острова Хоккайдо. Молотов был категорически против, уверяя, что американцы воспримут это как прямое нарушение ялтинских соглашений[793]. В тот момент, чувствуя угрозу, Япония предприняла зондаж советских намерений. 29 июня Молотова посетил Сато и сделал все, чтобы притупить бдительность посла, подчеркнув, что